«Основой всего был страх». Адвокат Владислава Ковалева о теракте в метро, третьей силе и загадочных деталях дела

Адвокат Станислав Абразей в 2011 году защищал Владислава Ковалева в деле о теракте в минском метро. Во время процесса он пытался доказать, что люди на скамье подсудимых невиновны, а Дмитрия Коновалова вообще не могло быть в метро в момент взрыва. Адвокат остается в этом уверенным и сегодня – через восемь лет после теракта на станции метро «Октябрьская». В эксклюзивном интервью belsat.eu Станислав Абразей впервые рассказывает о своей работе по этому делу и отношениях с Владиславом Ковалевым, а также объясняет, почему не верит в официальную версию тех событий.

— Как вы стали адвокатом Владислава Ковалева?

— Я работал в Минской городской коллегии адвокатов. Ко мне обратилась мать Ковалева. Сказала, что все защитники, к которым она обращалась, не хотят участвовать в этом деле, и очень просила, чтобы я ей не отказал. Я сразу согласился и мы заключили договор.

— Насколько я понимаю, сразу после задержания с Ковалевым работал другой адвокат. Он отказался дальше заниматься этим делом?

— Первый адвокат Ковалева был назначен по 46-й статье Уголовно-процессуального кодекса [статья, регулирующая приглашение или назначение адвоката подозреваемому – прим. belsat.eu]. В народе это называется «бесплатный адвокат», хотя так или иначе с обвиняемого взимаются деньги за эти услуги – правда, не такие большие, как в среднем платят адвокатам. Нельзя сказать, что тот адвокат отказался. Он не имеет права отказаться по закону. Он работал на первых следственных действиях. Но мать с ним договор не заключила. Это была исключительно ее инициатива.

— Когда вы впервые увидели Ковалева?

— Дату не помню. Но это был примерно 3-4 день после теракта. На тот момент Коновалов и Ковалев уже дали признательные показания. Следствием занималась Генеральная прокуратура, а находились Коновалов и Ковалев в СИЗО КГБ.

Помню, что сначала были проблемы с допуском к Ковалеву меня как защитника. Я позвонил следователю, рассказал, что со мной заключили договор. Но он всячески избегал встречи, не отвечал на звонки. Мне в итоге пришлось передавать ордер на участие в производстве по уголовному делу через дежурного прокуратуры. Как я теперь понимаю, следователь просто хотел провести как можно больше следственных действий до появления нового адвоката.

— Какое впечатление оставлял Владислав Ковалев?

— Очень уверен в себе, оптимистичный и жизнерадостный молодой человек. Увлекается психологией. Читает книги о саморазвитии. Потом, когда мы с ним разговаривали, он и мне какие-то интересные вещи подсказал в плане личностного роста – действительно полезные. Например, sleeptracker – это такие наручные часы-будильник, которые реагируют на импульсы тела и определяют наилучшее для организма время пробуждения…

— То есть ваши разговоры не ограничивались исключительно делом…

— Да. Ему было интересно пообщаться не только о деле. Он хотел найти единомышленника, который бы разделял его интересы.

— А Ковалев в СИЗО КГБ сидел в одиночной камере?
— Насколько я помню, да.

— У вас сразу сложились такие хорошие отношения с Владом?

— Конечно, нет. Я в первую очередь юрист. Мне важно, чтобы клиент мне говорил правду. Пока не разберусь в деле, я не доверяю человеку. Сначала я был настороже, хотел исключить любую фальшь в наших отношениях. С его стороны тоже была настороженность сначала. То есть был такой этап прощупывания, можем ли мы доверять друг другу.

— Когда произошел тот переломный момент, после чего возникло взаимное доверие?

— Это произошло почти сразу, как у нас появилась возможность пообщаться наедине. Он рассказал, как проходили допросы. Рассказал, что с апреля по ноябрь более 15 минут подряд в сутки им не давали спать. Только они засыпали, проходило 15 минут, и их заставляли подниматься, называть имя и свою уголовную статью. Было несколько случаев, когда я приходил к Ковалеву, а он был в таком состоянии растерянности и дезориентации, что просто не мог вспомнить меня. У него был открыт рот, расширены зрачки. Когда я начинал с ним беседовать, я видел, что он никак не реагировал. В эти минуты в СИЗО обычно объявляли карантин и Ковалева уводили – поскольку понимали, что у меня могут возникнуть подозрения по поводу его состояния. Было минимум два таких случая.

— У вас возникло подозрение, что это мог быть результат воздействия психотропов?

— Я просто не понимал, в чем дело: его искусственно довели до такого состояния или действительно имеет место применение каких-то веществ?

— О пытке бессонницей он вам рассказал в ноябре. Почему только тогда?

— Так им строго запрещалось рассказывать об условиях содержания. Он в принципе не много об этом говорил. Но давал понять, что содержание за решеткой для него – большое испытание.

— По вашему мнению, почему Ковалев сначала признал свою вину? На суде он жаловался только на психологическое давление, о физических пытках ничего не говорил. Каким бы не было то психологическое давление, речь все же шла о расстрельной статье…

— Основой всего был страх. Вероятно, Ковалева запугали. Запугала сама ситуация, тот режим, в котором он оказался – все в совокупности подавило его волю к сопротивлению. Возможно, применялись и некоторые другие методы, но доказательств тому нет. Если бы Владислав не боялся, он рассказал бы правду сразу.

— Когда страх ушел и он начал менять показания?

— Страх начал проходить, когда у нас с ним появилось больше времени для разговоров. Когда он доверился мне и рассказал, как все было на самом деле. Он боялся менять показания, но я его убедил, что за правду ничего не будет. Потом в последнем слове Ковалев попросил прощения у Коновалова за то, что оговорил его. Я считаю, что это был мужественный поступок.

— Какое у вас впечатление сложилось о Дмитрие Коновалове?

— Вы хотите спросить, увидел ли я монстра? Исходя из материалов дела, я четко понимал, что это совсем другой человек, чем тот «кровавый тиран», которым сделали его в глазах общества. Глаза у него хорошие. Взгляд не холодный. Он был очень запуган, бледен, подавлен. Он даже со своим защитником старался не разговаривать. Я очень хотел, чтобы на суде он рассказал правду. Но он боялся.

— Для вас стало неожиданностью, что Коновалов отказался давать показания в суде и весь процесс молчал?

— Это было неожиданностью для всех. У меня было много вопросов к нему. И вряд ли Коновалов нашел бы на них ответы, которые не противоречили бы его признательным показаниям.

— Вы и сегодня уверены, что Коновалов не взрывал минское метро?— Коновалова не было на станции во время взрыва и быть не могло. Насколько я помню, после теракта следы взрывчатых веществ обнаружили на одежде даже тех людей, которые находились в тот момент на станции «Купаловская». А у Коновалова, который находился непосредственно на станции «Октябрьская», вообще ничего не было – ни на одежде, ни в носу, ни в ушных раковинах. Он был абсолютно чист. Если бы он присутствовал на месте происшествия, на нем бы остались следы взрывчатых веществ.

— Если Коновалова не было в метро во время взрыва, то кто тогда совершил теракт?

— Я не хочу выдвигать версии, не имея доказательств. Я могу только обратить внимание на некоторые загадочные обстоятельства. Например, по неофициальной информации, незадолго до задержания возле подъезда дома на улице Короля [в доме по ул. Короля, 9а Коновалов снимал квартиру, именно там произошло задержание, – прим. belsat.eu] стоял подозрительный, полностью затонированный микроавтобус – то ли без номеров, то ли с российскими номерами. В квартире, которую Коновалов снимал в Минске, были найдены загадочные сим-карты российского оператора «Мегафон». Я ходатайствовал в суде об истребовании у мобильного оператора всей информации по сим-карте: кому она принадлежит и какие звонки осуществлялись с нее. Но мое ходатайство отклонили. Кроме адвокатов никто на эту симку вообще не обратил внимания, следователи не заинтересовались ей. Влад Ковалев ничего о российской симке не знал, понятия не имел, откуда она…

— Логично предположить, что все эти детали свидетельствуют о наличии какой-то третьей силе в данном деле. Правильно?

— Скажем так: поскольку эти детали не были изучены, то наличие третьей силы не исключается.

— Наличие третьей силы не исключается, в квартире была найдена российская сим-карта, но при этом белорусская сторона приглашает в качестве экспертов представителей ФСБ России. Довольно странный шаг. В экспертах из России действительно была необходимость?

— Я считаю, что у нас достаточно технических средств и специалистов, чтобы провести те экспертизы, которые в итоге провели эксперты ФСБ на территории Беларуси. Никаких особых методов россияне не использовали. То есть можно было обойтись и без них.

— То, что Владиславу Ковалеву вынесли смертный приговор, для вас стало неожиданностью?

— Для меня это было чрезвычайно неожиданно. Я не мог понять, как по таким обвинениям, с такой доказательной базой человека могли приговорить к смертной казни. Это стало для меня шоком.

— В вашей карьере это был единственный случай, когда вашего подзащитного приговаривали к смерти?

— Да, единственный.

— Как вы на это реагировали?

— Сначала просто не верилось. А потом, когда мать получила извещение, что приговор приведен в исполнение, находился в ступоре.

— Как выглядела ваша последняя встреча с Ковалевым? Как он себя вел?

— Влад видел, что я подавлен, что я сочувствую ему. И поэтому пытался даже подбодрить меня, шутить: мол, выпутаемся, все хорошо будет.

— Какие слова или деталь в поведении Ковалева за все время знакомства вам больше всего врезалась в память? Может и незначительная сама по себе, но наиболее запоминающаяся.

— (Задумывается). Я помню, что он всегда держал спину ровно. Шли многочасовые допросы: четыре часа, перерыв, а потом снова четыре часа. И вот он все восемь часов мог сидеть с ровной спиной. Это же тяжело. Когда я его спросил, как это у тебя получается, он ответил: «Я так развиваю в себе силу воли».

Игорь Ильяш/АА, belsat.eu